RUTH MAYREND // РУФЬ (РУТ) МАЙРЕНД, 17-18*
школьница** (anya taylor-joy)

когда мы были маленькими, наша семья жила в коммуналке, которую отец унаследовал от матери - нашей бабушки, в прошлом танцовщицы кабаре и любительницы запрещенных веществ, что ее, в конечном итоге, и сгубило. нам с тобой приходилось спать на одной кровати - до двух лет ты спала в люльке, которую дедушка сделал когда-то для меня, но вскоре ты перестала помещаться туда, и мы с тобой ложились на односпальную кровать валетом. у нас было одно колючее одеяло на двоих, которое с трудом укрывало нас обеих, и в конечном итоге ты всегда переползала и ложилась рядом со мной, закинув руку мне на шею, и мы вместе смотрели в окно, стараясь уснуть.
ты с рождения была невероятно похожа на меня (сам факт того, что мы были похожи друг на друга, а не на кого-то из родителей, вызывает интерес), за исключением разве что цвета волос и веснушек по всему телу. ты морщила нос, совсем как я, смеялась, как я, и с самого раннего возраста всюду таскалась за мной хвостом, стараясь во всем подражать. я безумно тебя любила.
мне казалось, что тебя мне послал бог, в которого меня усердно заставляли верить, чтобы найти спасение от матери и залатать дыру от постоянного отсутствия отца. я отдавала тебе все свои игрушки, даже когда ты мерзко отвратительно ныла, отдавала еду, могла без конца играть с тобой в "ку-ку" или петь тебе песни, чтобы ты заснула.
почему все рухнуло, я не знаю. никогда не знала. наверное, в какой-то момент взросления ты поняла, что не сможешь всегда быть моей точной копией; я всегда была мягкой и податливой, словно пластилин, из которого мать лепила, что ей заблагорассудится — таскала меня в церковь каждый день, отправила в католическую частную школу, на которую у нас не было денег, и грезила о том, что я посвящу себя христианству, как и она. ты никогда бы не позволила так помыкать собой, и здесь начиналась пропасть между нами.
пока я просиживала часы на уроках, посещала мессы и не самые веселые христианские праздники, ты сбегала с занятий, чтобы прыгать по гаражам или воровать жвачки в местном супермаркете; пока я рисовала, закрывшись у себя в комнате, ты ночами пропадала у многочисленных друзей и пробовала легкие наркотики; чем старше мы становились, тем более очевидным казался тот факт, что нам абсолютно не о чем разговаривать - нам, в общем-то, не особо и хотелось.
постепенно молчаливое сосуществование стало оживляться скандалами, в которых я никогда не хотела принимать участия, но ты никогда не упускала случая подлить масла в огонь. ты презирала меня за то, какой я была, и ненавидела за то, что в противостоянии с матерью я не приняла твою сторону. если я чувствовала хотя бы тень любви к ней, то ты искренне ее не переносила, считая, что шизанутым религиозным фанатичкам нужно запретить заводить детей.
после окончания школы я съехала из родительского дома, устроилась на работу и начала новую жизнь, которая не предполагала присутствия в ней семьи. ты, кажется, не скучаешь, а вот я - да. отбросив все, я бы отдала многое, чтобы, как когда-то, спать с тобой на одной кровати.

дополнительно: * - на твой выбор, но я предполагаю, что разница в возрасте между сестрами 2-3 года (минимум - год, что логично)
** - также поддается корректированию, правда, у не_школьницы пошире выбор в плане отношений и соигроков, имхо, конечно
имя должно быть библейским (не обязательно таким, которое выбрала я), внешность тоже можно сменить, но аня же просто ух :з
я очень жду, правда. можешь написать мне в лс, чтобы обсудить детали - дам прочитать свою анкету и расскажу, какой вижу рут и их с ракель отношения. приходи!

KEIRA LILITH RHODES // КИРА ЛИЛИТ РОУДС, 18
студентка i курса в «university of waterloo», физ-мат, биомедицинская инженерия или онкология (madison davenport)

кире давно не десять и она не ловит по комнате солнечных зайчиков. кире не десять и мама не вплетает ей в чуть рыжеватые волосы ленточки: белую, красную, розовую. кире не десять и рана почти не болит. карточный домик, хранивший в себе весь этот замечательный мир, оставлен на антресоли, она знает, что воспоминания никого не залечат. сказки живут только в прошлом, с двенадцати она трезво смотрит на мир. ей не важно, что правильно и неправильно в общем сознании, весь мир, в большинстве своем - дураки. кира читает старые книжки и втайне хочет любви. прячется в водолазку, волосы распускает до плеч, не одевается ни во что примечательное. ей кажется, что мир - лучше всего, когда тебе двадцать три. эту закономерность себе она объясняет по-разному и искренне надеется не нахлебаться проблем до того, как часы упадут на число двадцать три.
она ненавидит отца, слишком упрямого и слишком упёртого, такого правильного, что тошнит. не способен лишний раз промолчать, не способен сдержать себя, заткнуть в себе все порывы. никто не просит его защиты, а его все равно тянет всех и всё опекать. кира цедит сквозь зубы: ты задушил её. кира толкает его в спину: ты убил её. восемь лет она дышала свободной грудью. восемь лет не делила с ним кров. восемь лет не чувствовала воздух, наэлектризованный по углам комнат. восемь лет нефильтрованного спокойствия. ей было десять, и она не знала кого винить.
кира смеётся в его объятиях только на фотографиях. кира пачкает пальцы в мороженном и рисует усы отцу. рядом - дарен руками хватается за живот. двадцать седьмое июня, девять ноль ноль. мама за кадром, дрожащие руки сбивают фокус. дарен и мама, как они там без неё? клялись, что не смогут, не выдержат. клялись, что будут с ней до конца. тело брата, разорванное, под закрытой крышкой, мама боролась с раком, как только могла. где ты был, когда ей стало плохо? где ты был, когда она умерла?
ей было девять, когда брата не стало. киган был рядом, на самых кончиках пальцев, но не смог спасти.
ей было десять, когда он шумно зашёл в квартиру, выпалив: я убил этого мудака. сьюзен, убил.
ей было семь, когда единственный раз по гостиной разошёлся треск - киган поднял руку на женщину, которую больше всего любил. кира видела. кира не знала такую игру.
ей было двенадцать, когда мамы не стало и она захлебнулась в своей крови. тётя карли была рядом. кира больше других помнит тот день.
он возвращается из тюрьмы не в распахнутые объятия. она смотрит ему в затылок, чувствуя, как слёзы подкатывают к самому горлу. прокручивает в голове имена. представляешь, её отца упекли в тюрьму. точно, я сам видел, как его повязали. похоже, он псих. а это передается? психичка, смотрите. кира, что тебе прописали сегодня? кира кусает губы и не прячет пачки с никотиновым ядом. он ей - никто. не станет ей кем-то никогда-либо больше.

дополнительно: коротко о семье:
мать - сьюзен, погибла шесть лет назад от рака лёгких. старший брат - дарен, скончался летом восьмого во время одного из террористических актов в торговом центре. отец - киган (хеллоитсми), некогда сержант полиции, в виду некоторых обстоятельств (нет, не продажный коп и вовсе не мафия) оказался в тюрьме и теперь, спустя восемь лет, вышел. всё это время находилась под опекой тёти со стороны отца, карли.
безумно ждём и любим, ответим на все вопросы и непременно украдем в сюжет.

HANS // ХАНС, 24
рыбак (aneurin barnard¹)

Легенды о смотрителе маяка, чьё сердце разбито солёными волнами моря, знает каждый житель крохотной канадской деревушки. Некоторые боятся подходить к маяку, будучи уверенными, что не успокоившийся дух смотрителя затянет в морскую бездну каждого, кто побеспокоит святое сердцу его место, и без конца твердят, будто каждое пятое апреля видят силуэт бородатого мужчины, одетого в старую куртку, что проела моль; некоторые слетаются к свету маяка, как мотыльки на огонь, надеясь, что найдут там что-то из прошлых эпох. Другие посмеиваются над первыми двумя, называя всё детскими сказками, и скептично поглядывают на маяк, чуть прищуривая глаза.
Ханс не относится ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим.
Ханс вырос среди скал, среди шума волн и крика чаек. Будучи сыном смотрителя маяка, он всячески помогает отцу: включает и выключает свет, чтобы корабли не сбивались с курса, следит за тем, чтобы нежелательные гости не забирались внутрь, а так же время от времени рыбачит, чтобы хоть чем-то занимать себя во время скуки. Филип начал работать смотрителем маяка после смерти своего отца — дед и прадед Ханса владели маяком, и мальчик с детства знал, что в будущем ему нужно будет обязательно заиметь сына, чтобы продолжить семейное дело.
В Пеггис Ков все считают его довольно странным парнем — он предпочитает одиночество молодёжным вечеринкам, у него нет друзей и девушки. Ханс нелюдим и молчалив, ему больше нравится разговаривать с морем — он навеки влюблён в его шум, в крики птиц и в воздух, что бывает после дождя.

Мать Ханса называли Розой — она не только носила это имя, но ещё и пахла как роза, любила цветы, владея совсем крошечной оранжереей, где выращивала дорогие сердцу розы, нежные ромашки, прекрасные пионы и еще несколько видов, что привозила из теплых стран. Розмари была живее всех живых, смеялась и танцевала под Боуи.
В 1998 году Розмари ставят диагноз «ранняя Болезнь Альцгеймера».
Врачи говорили, что такие случае редки. Что деменция начинает развиваться в более позднем возрасте.
Врачи говорили, что такое случается, и это не исправить.
Сначала Роза забывала названия цветов, что знала наизусть. Потом — телефонные номера и некоторые слова. Через несколько недель она начала забывать имена. Изредка она вспоминала, но слишком часто терялась.
За несколько месяцев до смерти Розмари пришлось оставить оранжерею, и за ней начинает ухаживать шестилетний Ханс по просьбе матери. В 1999 у неё развивается пневмония на фоне деменции. В 2000 году Розу сжирает болезнь, и она уходит из жизни. После смерти жены Филип старается оправиться от потери, говорит, что все хорошо, но каждый вечер закрывается от всех на самой вершине маяка, сидит в наблюдательном пункте и смотрит на море. Филип продолжает работу, посвятив всё свое время ей, и вскоре боль проходит.
Море излечит любую рану.

×××

Ханс уходит на лодке далеко в море, забрасывает сети и ждет. Некоторое время спустя он чувствует, как в сетях что-то запуталось. Ханс сбрасывает всю пойманную рыбу в ящик, а по прибытию на берег относит это в рыбную лавку; кое-что из улова он оставляет себе, и позже готовит рыбу на огне прямо на берегу моря у маяка. Разделив ужин с отцом, Ханс отправляется в никуда. Просто бродит по улицам, наблюдая за людьми. Ханс из таких, которые очень любопытны — вечно за чем-то носятся, не имея конкретной цели в жизни. Хансу хочется всего и сразу: хочется увидеть мир, хочется пить пиво в ирландском пабе, хочется сесть на корабль и уплыть за горизонт.
Оранжерея Розмари больше не цветёт, о ней некому заботиться (Ханс слишком занят маяком). Там внутри мёртвые цветы, и Ханс старается не заходить туда. Большую часть времени он проводит внутри старого маяка.
— Мальчишка-то поселился там вместе со своим отцом. Странные они, — Ханс слышит перешептывания за своей спиной, но не обращает внимания.
Ханс вспоминает о матери только с теплотой. Последние два года были очень трудными — его отец полностью посвящал своё время супруге, поэтому забота о маяке и оранжерее легла на плечи шестилетнего на тот момент Ханса. Он помнит, как стремительно менялась Розмари с каждым днём на протяжении последних нескольких месяцев жизни. Она забывала слова, имена. Однажды Ханс принёс ей свежие фрукты с рынка, а она его даже не узнала. Розмари кричала, стонала, плакала, но ни Филип, ни Ханс её не оставили, как бы она не просила.

— Однажды ты поймёшь... Я надеюсь, что поймёшь.
Филип нехотя подписывает документы, и Ханс копит внутри ненависть. Он не понимает, ни черта не понимает. Владельцем маяка становится пузатый мужчина из Америки — Ханс задаётся вопросами (зачем?; почему?; на кой, мать его, чёрт?), которые остаются без ответов. Отец продал самое дорогое, что было у них (было у Ханса), наплевав на память предков, на семейное дело, абсолютно на всё.
Ханса больше ничего здесь не держит. Он собирает вещи и отправляется к тёте в Уотерлу, надеясь, что там найдёт новый дом.

×××

Каждый месяц Ханс отмечает на карте места, в которые ему хотелось бы отправиться, складывает в стеклянную банку деньги, что удалось выручить с продажи рыбы, и с продаж на ebay.com некоторых личных вещей. Ханс знает, что когда-нибудь вырвется из Канады и отправится навстречу солнцу. Он хочет, чтобы Мор поехала с ним, чтобы бросила всё и рванула с ним исследовать лучшие миры.
— Поехали со мной, Мор! Вырвемся за пределы Уотерлу! Ты же хочешь этого. Давай сбежим, ну же!
Ханс впервые встречает Мор у реки два года назад, только переехав в Уотерлу. Он назвал бы это, пожалуй, стопроцентным попаданием — когда встречаешь родственную душу, становится уже трудно отпустить. Ханс рассказывает Мор о бескрайней синеве морей, о работе смотрителя, о своей матери Розе. Мор нечего дать ему взамен, поэтому она часто молчит. Ханс обжигает свои сухие руки о её ледяные плечи, но продолжает обнимать, потому что знает, что так нужно.

Мор шепчет:
Безумец с маяка, поведай мне свою историю в очередной раз, солги мне снова обо всем на свете. Прошу, подскажи путь с помощью света, который подвластен только тебе.

Мор Венстра смеётся, когда он рассказывает ей небылицы, забавные истории, размахивая руками во время повествования.
— Только представь какие чудеса нас ждут впереди! Огромные пирамиды в Египте, Римский Колизей, Стоунхендж в Англии! А если повезет, то мы сможем даже найти Ноев Ковчег, или... или, представь, найдем Атлантиду! — Ханс говорит быстро, переходя с темы на тему, а Мор лишь улыбается, повторяя, что он слишком много мечтает.
— Наше место там, Мор, прямо за горизонтом! Поехали со мной...
В воздухе нависает магическая тишина, когда он играет на гитаре, сидя на деревянной пристани у самой воды вместе с девушкой из книжного магазина, и поёт песни, которые пела в детстве ему мама: о кельтах, викингах, загадочной Атлантиде и других мирах — кажется в те мгновения даже птицы замолкают, а река бесшумными волнами подбирается ближе, чтобы тоже послушать.
Ханс согревает ледяные пальцы Мор в своих руках и, глядя ей прямо в глаза, говорит о таинствах, которые они могут увидеть вместе.

дополнительно: я хочу того, кто разделит с Мор океан, кто будет похож на неё, и в то же время будет совершенной противоположностью. Кто будет проводить с ней время на пристани, зажигать для неё огонь маяка, освещать звезды. Мор нужен мальчик-спасение, мальчик-свет, мальчик-морозное море.
Планируется, что в будущем Мор сбежит из Уотерлу вместе с Хансом.
¹ — внешность обсуждаема, но хотелось бы именно Анейрина, потому что:

ALEXEY // АЛЕКСЕЙ, 37
учитель математики в школе (konstantin khabensky)

Недовольные крики чаек кусают оголенные нервы; Алексей сидит на скамье, оставляя пометки в блокноте.
Время утекает сквозь пальцы как та ледяная речная вода. Кутаясь в черное пальто, Алексей сидит так час за часом, не двигаясь с места, пока мимо люди проживают свои жизни. Ветер пробирает до костей, а он продолжает искать какой-то смысл, тайный замысел во всем этом. Он осматривается вокруг чуть прищурившись, надеясь углядеть зацепку. Но все бесполезно — мир вокруг как будто чья-то очень хорошо прорисованная иллюзия, острыми иглами впивающаяся в горло изнутри.
Алексей покупает несколько кусочков мяса у старого бородатого мужчины в клетчатой рубахе, несет их в бумажном пакете домой, предвкушая аромат жареной говядины и специй. Внезапно замечает за собой хвост. Большой пес, исхудавший и со свалявшейся шерстью на боках, с разорванным ухом и шрамом под глазом, одним единственным, смотрящим на человека с доверием. Потрепанный пес с потрепанной жизнью (Алексей узнает в нем себя).
— Пойдем со мной. Назову тебя... Хвост. Будешь Хвостом!
Так у Алексея появился Хвост, а у Хвоста Алексей.

Дома все напоминает о ней, поэтому он не особо стремится возвращаться туда. Проводит время на улицах или в баре, ночует в школе. Алексей обходит те места, где они были вместе, места, которые она любила всей душой — кафетерий, в котором подают ее любимое кофейное мороженое; театр, в котором она выступала (которым жила); цветочный магазин, в котором продают ее любимые пионы.
Дома все напоминает о ней — разбросанные заколки для волос, которые она постоянно теряла. Картины, которые не заканчивала — лишь некоторые теперь хранятся в ее комнате, запертой на ключ. Сценарии, которые Алексей перечитывает, когда ему становится слишком одиноко и тоскливо. Это и причиняет боль и облегчает одновременно.
Он все еще помнит, как встретил ее в Эрмитаже, и как отправился за ней в незнакомую страну, оставив все позади. Помнит ее улыбку и запах арбузной жвачки, с которой она не расставалась. Алексей не знает, плохо ли это или хорошо — помнить все. Лучше бы забыл.

Мор пытается повторить слова на русском, которому Алексей ее учит, но получается ужасно — она путает слоги и ударения. Алексей вдруг смеется, а Мор толкает его в плечо. — Эй, это не смешно!, но чуть позже сама весело смеется, глядя на него. Отчего-то Алексей кажется ей забавным. Мор расспрашивает его о России, о которой читала в книгах, а он рассказывает ей о городах и странах, о погоде, животных и еде, которых здесь нет.
Мор ужасна в математике (да и вообще в точных науках), а жизнь Алексея посвящена цифрам — Мор засыпает, когда он объясняет ей какой-нибудь математический закон, а потом проклинает минуту, когда попросила его рассказать ей что-нибудь о его работе. Мор видит, что Алексей самоуничтожает себя, анализируя все вокруг, и она тащит его за руку в другой мир. В её мир, сотканный из страниц книг, холодного ветра, громкой музыки и шума волн. Алексею это непривычно, но, кажется, ему начинает нравиться.
Он видит в Мор отражение Аманды. Алексей вдыхает полной грудью — он снова живет. Впервые за долгое время.

дополнительно: я очень жду и очень хочу! Не требую супер-громадных постов, нахождение на форуме 24/7, просто любите Алексея, а я в ответ буду любить вас! Заявка — скелет, обсуждению подлежит и надлежит, ровно как и отношения. Ну все будет, главное приходи

CASPER // КАСПЕР, 28
занимается незаконной деятельностью (joe cole)

дайте мне все это выблевать выблевать выблевать.
я ненавижу вас. я ненавижу вас. меня тут никто не спас.

×××

Каспер — ядовитый паук.

Каспер наполняет свои лёгкие смогом сигаретным, разбивает костяшки пальцев о челюсть какого-то незнакомого парня, назвавшего его мудаком. Каспер закипает в мгновение ока, его оттаскивают в момент, когда он готов проломить ему череп. Ярость преследует Каспера день за днём (его внутренний демон, так отчаянно вырывающийся на свободу). Он посещает курсы управления гневом, но они ни черта не помогают. Каспер разбивает чей-то автомобиль бейсбольной битой, напивается и возвращается к ней.

            осторожнее с обещаниями, пташка.

Сельма Ошет. Божья дочь, от которой отрекся Господь. Когда Каспер встретил её, он понял, что не единственный.
Каспер сдавливает шею Сельмы, с каждым разом доводя до грани больше, перекрывая кислород, с каждым разом причиняя ещё больше боли чем прежде. Каспер говорит, что Сельма мертва, и он пытается оживить ее.
Сельма шепчет спасибо.
Сельма кашляет кровью.
Каспер говорит, что сегодня Сельма выглядит хуже, чем вчера. Каспер говорит, что лучше бы она сдохла. Каспер говорит, что лучше бы она исчезла из его жизни навсегда.
Иногда он жалеет, что спас её.
Каспер суёт Сельме в руки веревку, выплевывает: «Ну же, чёрт тебя дери, сучка, сделай хоть что-нибудь в этой жизни правильно!». Каспер суёт Сельме в руки лезвия, а она не сопротивляется. Безразличие завладело её волей.

            кто сделал это с тобой?

Сельма совершенно серьёзно указывает пальцем на себя, а потом заливается звонким смехом. Сельме было двадцать два, когда она искала утешение, пыталась найти покой, и тогда в её жизни появился Каспер. Словно призрак из детской сказки; Сельма смеётся, Сельма просит ещё, Сельма сама идёт к нему, потому что знает — Каспер не откажет.
Сельма втягивается, пропитываясь каждой клеткой, и Каспер становится её зависимостью. Он сковывает её запястья в тиски, унижает, уничтожает, а Сельма и слова не говорит. Сельма Ошет становится его преданным псом, мышкой в лапах кошки.
Сельма Ошет согласна на всё.
Каспер разбивает кулак о бетон стен, Каспер кричит, когда Сельма молчит и улыбается, смотря сквозь него. Ошет накачана наркотиками, Ошет хихикает и снова падает на пол, когда он поднимает её обмякшее тело.
Образ мёртвой девочки выедает Каспера изнутри. Он вытащил её из гнилой дыры, где она билась сильнее всех о клетку, стремясь вырваться на волю, и вновь посадил на цепь.
Тогда, четыре года назад, Сельма поднимает ладонь вверх, сквозь растопыренные пальцы смотрит прямо на солнечный свет, улыбается и касается подбородка Каспера, несущего её на руках прочь из самого Чистилища.
Тогда, четыре года назад, Сельма дрожит в его ванной, дерёт ногтями кожу на плечах. Сельма вопит, рыдает, бьёт в стены.
Тогда, четыре года назад, Каспер говорит, что она должна убираться прочь, прогоняет её, захлопывая перед носом дверь.

— Я не могу справиться одна.
Четыре года назад Сельма царапает ногтями дверь Каспера, умоляет пустить её, говорит, что ей плохо и больно. Сельму ломает, она выворачивает кисти и дерёт волосы.
Каспер закрывает её в комнате, три дня и три ночи не открывает дверь — Сельма вопит, что ненавидит его, рычит, рыдает, прижавшись к стене. Сельма шепчет, шепчет, шепчет, ей очень плохо без её русалок и их песен. Сельма больше не видит звёзды, весь привычный мир рушится внутри этой маленькой комнаты.
Четыре года назад Сельма говорит, что лучше бы Каспер её не спасал.

            каспер, давай потанцуем.

Каспер — голодный волк.

Он рассказывает о том, чем занимается, шепчет, что Сельма нужна ему, и она соглашается, даже не дослушав. Ей всё равно — она давно испорченная кукла в поломанной реальности, которая сгодится только для того, чтобы быть шестёркой.
Сельма сделает всё.
Сельма Ошет попадает в сети паучьи каждый грёбаный день.
Ледяные пальцы забираются под рубашку, Каспер прижимает Сельму ближе к себе. Это их война, их поле битвы, в котором нет проигравших.
Каспер говорит, что не любит её. Каспер говорит, что она лишь игрушка.
— Я выброшу тебя, как только мне надоест.
Он связывает их запястья стальными канатами, от которых не избавиться и не сбежать — Сельма убеждает себя в том, что не боится его. Сельма убеждает себя, что не любит его.
Почти верит в это.

Тиски становятся крепче.

Каспер вкладывает в ладонь Сельмы упаковку таблеток.
Вкладывает в ладонь ей лезвие.
Завязывает петлю на веревке.
Каспер говорит, что если она хочет, то может уйти, но только так он отпустит её.

            ты принадлежишь мне. ты — моя. ясно?

Сельма беспрекословно выполняет любое его поручение, и Каспер зовет её своей Бонни, целует в шею, где тёмно-фиолетовым пятном красуется гематома, и говорит, что она умница.
Он кусает её губы, а Сельма сжимает простыни в ладонях, срывая стон.
Каспер разбивает лицо парню, что посмел дотронуться до Сельмы. Его Сельмы.
У Каспера нет семьи, никого нет. Есть только Сельма, которую он сам подталкивает к неизбежному, затягивая петлю на шее с каждым днём всё сильнее.
Вечером они сидят в ванной, нагие друг пред другом, и Сельма бережно обрабатывает рваные раны на его лице и груди; они молчат, и в этот момент связь становится крепче. Сельма не просит о любви, Сельма просит лишь еще немного времени вместе.

в любом случае, психическая боль гораздо сильнее, чем физическая. физическую боль ты можешь заглушить болеутоляющими, но психическая боль будет медленно поедать тебя изнутри, пытаясь обратить тебя в монстра, которых ты боялся в детстве.

дополнительно: собственно, всё обсудим, что-то добавим, что-то изменим — вместе. Каспер невероятно важное звено, поэтому очень жду. После регистрации буду ожидать вас в личных сообщениях, где при необходимости предоставлю анкету, связь, etc.